2 декабря 1989 года президент США Джордж Буш взошел на борт советского круизного лайнера «Максим Горький» у берегов Мальты. Там его ждал Михаил Горбачев, прибывший обсудить новый мировой порядок после падения Берлинской стены. Считалось, что эта встреча определит судьбу мира по образцу Ялтинской и Потсдамской конференций, провозгласив конец Холодной войны. О том, что решили на Мальтийском саммите и как Горбачев «троллил» американского президента — в материале «Газеты.Ru».
«Два капитана»
Мальта — это мирное, нейтральное и спокойное островное государство в самом центре Средиземного моря. Так ее воспринимают живущие сейчас поколения. Но в прежние времена это была важнейшая военная цитадель, за которую непрерывно шли бои. В этом месте сходятся восток, запад, север и юг Средиземноморья, а контроль над островом делает великую державу хозяином всего региона. В XVI веке остров безуспешно пыталась захватить Османская империя, а во время Второй мировой города Мальты были почти разрушены итало-немецкой осадой. Но в 1960-е, получив независимость от Великобритании, остров «порвал» с геополитикой и сосредоточился на туризме и других мирных промыслах.
Именно поэтому к началу зимы 1989 года к острову подошли два ракетных крейсера: американский «Белкнап» и советский «Слава», получивший в дальнейшем большую известность под именем «Москва».
Сначала на одном, а потом на другом корабле должны были встретиться главы США и СССР, чтобы обсудить мировую политику и отношения между Западным и Восточным блоком. Если быть точнее, обсуждать требовалось прекращение существования последнего: просоветские правительства в Восточной Европе падали одно за другим, а в Берлине толпа провела стихийный демонтаж знаменитой стены — главного символа Холодной войны, разделявшего город на принадлежавшие ГДР и ФРГ участки.
Мальтийское побережье выбрали в качестве места переговоров не только из-за исторического символизма. Встреча в море должна была изолировать саммит от любопытствующих, вдобавок, Буш пытался подражать манере проводить встречи на кораблях президента Франклина Рузвельта.
Однако Буш, хоть и отслужил два года летчиком на авианосце во Вторую мировую, чуть не просчитался с этой затеей. Изначально он должен был встретиться с Горбачевым на борту «Славы» и потом поужинать с ним на «Белкнапе», но конец осени — время штормов на Мальте. Дул ураганный ветер, а высота волн превышала пять метров. Поэтому на борту обоих крейсеров было не до саммитов и других «паркетных» мероприятий: у неподготовленных к морю людей началась морская болезнь, «Белкнапу» пришлось сняться с якоря, а буксиры изо всех сил пытались растащить корабли в стороны, чтобы избежать столкновения.
Поэтому встречу перенесли на стоящий в мальтийском порту советский круизный лайнер «Максим Горький», а ужин на «Белкнапе» пришлось отменить.
Горбачев не преминул поиздеваться над Бушем по этому поводу: «Первое, о чем мы должны договориться, — это ликвидировать те типы кораблей, на которые нельзя взойти в такую погоду».
Рональд Рейган обычно в таких ситуациях выдавал советскому лидеру ответную колкость, но Буш-старший никогда не был знаменит острым языком и остроумием.
«От этой встречи мы ждем mnogovа»
Во время совместной фотосессии лидеров на борту «Максима Горького» журналисты попытались спросить у них, чего они ждут от этой, как считалось, эпохальной встречи.
«Многого», — ответил Горбачев. «Mnogova», — повторил за ним Буш, тоже дав понять, что не просто так от прессы попытались скрыться в море. На сами переговоры посторонних не пустили и никаких соглашений по их итогам не подписывали.
Пресс-конференцию провели лишь по итогам переговоров, и это был ее единственный публичный итог. В начале оба лидера сказали много общих слов: о важности советско-американского сотрудничества, об «эпохальных изменениях» в Европе, словом, упомянули все то, что вставляют в речи спичрайтеры, когда говорить не о чем.
Буш заявил, что встреча создала почву для прогресса по широкому кругу вопросов, а Горбачев отозвался о своем собеседнике как об откровенном человеке, который вызывает доверие. Дальше генсек сообщил о желании СССР заключить очередной договор о сокращении вооружений, о том, что для решения мировых проблем следует использовать «политические средства», а не силу, — все это в той или иной форме обсуждали еще Брежнев с Никсоном.
К содержательной части перешли чуть позже, когда журналисты спросили Горбачева о крахе «доктрины Брежнева», — так на Западе называли советскую политику, согласно которой (как там это формулировали) любое восстание в восточноевропейской стране будет подавлено советскими вооруженными силами по образцу Венгрии 1956 года, Чехословакии 1968-го, многих случаев в ГДР и угроз сделать то же самое в Польше.
Генсек от ответа не ушел, а прямо поприветствовал эти изменения (по сути — свержение там советской власти), заявив, что это делает страны более демократичными и гуманными.
Буш же напротив, относился к революциям более отстраненно и отказался комментировать детали как перестройки, так и событий в Европе. «Я не думаю, что роль Соединенных Штатов — диктовать скорость перемен в любой стране. Это дело людей, чтобы они сами определились», — ответил он.
Эта ремарка хорошо иллюстрирует политику американской администрации той поры. С одной стороны, США приветствовали и перестройку, и падение коммунистических режимов, — Буш даже послал перед саммитом солдат с кувалдами раздробить Берлинскую стену на сувениры и раздал эти камешки участникам встречи на Мальте. С другой, Буш и его администрация опасались, что слишком быстрые перемены не приведут ни к чему хорошему, и полный крах восточных государств — не в их интересах.
Наиболее полное выражение это нашло в знаменитой киевской речи Буша 1991 года («Котлета по-киевски»), в которой он призывал украинцев отказаться от «самоубийственного национализма» и утверждал, что приход к власти местных властителей-сепаратистов взамен московских генсеков не равно установлению демократии.
По итогам Мальтийского саммита прозвучало лишь одно твердое программное обещание — прекратить Холодную войну. «Мир покидает одну эпоху и вступает в новую. Мы стоим в начале длинного пути. Это путь в эпоху прочного мира. Угрозы насильственных действий, недоверие, психологическая и идеологическая борьба — все это теперь должно кануть в вечность. Я заверил президента Соединенных Штатов, что никогда не начну войну против США», — сказал Горбачев.
Через два года советский генсек, переименованный в президента, потеряет власть, и дальнейшее прекращение Холодной войны пойдет уже без его участия. С уверенностью можно лишь сказать, что насчет «эпохи прочного мира» Горбачев явно погорячился.